Природа Кавказской войны и её особый колорит явили свету множество героических и трагических страниц, на которых столкнулись интересы мировых держав, руководителей царской военной администрации, местной феодальной верхушки и крестьянских масс.
В этой, казалось бы, бескомпромиссной борьбе за сферу влияния имели место такие не поддающиеся логике антагонистические явления, как взаимовлияние культур, переход на вражескую сторону и прохождение службы под её знамёнами.
Военная миграция в годы продолжительной Кавказской войны стала её обычным элементом, необходимостью военного времени. Перебежчики были представлены как военнослужащими царской армии, так и горцами.
В этом отношении судьба среднего сына имама Шамиля Мухаммада-Шафи сложилась немного иначе, она прошла путь от борьбы на стороне своего отца в молодые годы и до звания генерал-майора в составе царской армии уже в зрелости.
Мухаммад-Шафи появился на свет в чеченском селе Беной спустя месяц после драматичных событий в ауле Ахульго в 1839 г. Сведения о его подростковой и юношеской жизни крайне скудны. Согласно имеющимся данным, среднему сыну Шамиля совсем не были чужды хулиганские поступки.
Чичагова, имевшая возможность наблюдать, как рос ещё юный Мухаммад-Шафи, писала, что «он был резвым мальчиком и своими шалостями вызывал неудовольствие домашних» [1. Чичагова М.Н., «Шамиль на Кавказе и в России», с. 151].
Хидир Рамазанов в книге «Эпоха Шамиля» добавляет, что «ему часто доставалось от отца за всякие проделки» [2. Рамазанов Х., «Эпоха Шамиля», с. 316].
Руновский в своих «Записках о Шамиле» называет его мальчуганом, которому ещё вдоволь хотелось поиграть. Судя по этим обрывочным материалам, не очень корректно делать далеко идущие выводы и представлять сына героя Кавказской войны балованным и хулиганистым мальчиком.
Не стоит упускать из виду тот факт, что Мухаммад-Шафи относился к поколению войны, у которого фактически не было возможности почувствовать все прелести беззаботной детской жизни.
Полноценным участником народно-освободительной борьбы горцев, руководимой собственным отцом, Мухаммад-Шафи стал в возрасте 20 лет. В 1859 г. многолетняя Кавказская война шла к своей развязке, с покорением Ведено Малая Чечня прекратила своё сопротивление, непокорённым оставался лишь Нагорный Дагестан.
Шамилю было важно занять неприступную крепость, которая могла бы гарантированно дистанцировать горцев от наплыва царских подразделений вглубь Дагестана. Как известно, выбор был сделан в пользу Гуниба, при котором заметную роль сыграл Мухаммад-Шафи. Здесь он выступает в качестве военного разведчика и информатора, который через посредников сообщает своему отцу о том, что Гуниб не заблокирован царскими войсками.
Один из личных секретарей Шамиля Гаджи-Али отправляется на поиски сына Шамиля и в своей хронике «Сказание очевидца о Шамиле» передаёт то волнение, которое испытывал Шамиль при мысли о возможной гибели своего сына. «Получив ответ от Мухаммада-Шафи, я к утру возвратился обратно к Шамилю. Я застал его в сильном волнении. Он собирался ехать в Гидатль и сам не знал, что делать. Я подал ему письмо и передал салам от сына. Прочитавши письмо, Шамиль обрадовался, что сын его ещё жив и здоров» [3. Гаджи-Али, «Сказание очевидца о Шамиле», с. 64].
Упоминание Мухаммада-Шафи связано также и с другими событиями в Гунибе. По его сигналу гунибцы и эмигрировавшие в это поселение сторонники Шамиля начали готовить Гуниб к затяжной осаде. В обороне Гуниба сыновья Шамиля принимали самое деятельное участие.
В сфере их ответственности находилось поселение Хоточа – одно из семи оборонительных укреплений, закрывавших путь царским войскам в Верхний Гуниб.
В последующем, когда Шамиль с небольшой горсткой мюридов закрылся в последней цитадели – мечети – источники сообщают о прибытии сюда сыновей имама Газимухаммада и Мухаммада-Шафи. Видимо, Хоточа, не выдержав натиска неприятеля, пал, и нахождение там сыновей Шамиля могло быть для них опасно.
Согласно хронике Гаджи-Али, следом за ними кольцо вокруг Гуниба окончательно сомкнулось. «Газимухаммад и Мухаммад-Шафи, преследуемые русскими со стороны Хоточа, с несколькими мюридами прискакали в селение, которое тотчас же со всех сторон было окружено русскими» [3. С. 70]. Павленко в своей книге «Шамиль» считает, что этот рискованный марш-бросок мог стоить им жизни.
В самые драматичные мгновения гунибской осады Мухаммад-Шафи находился рядом со своим отцом и стал свидетелем того, как окружение Шамиля настойчиво склоняло его к прекращению сопротивления.
Возможно, он и сам понимал всю бесперспективность дальнейших военных действий и предлагал отцу прийти к консенсусу с русским командованием на Кавказе. Этот тезис подтверждает вышеупомянутая хроника «Сказание очевидца о Шамиле».
Ссылаясь на слова Шамиля, Гаджи-Али писал: «Будьте покойны теперь, Газимухаммад и Мухаммад-Шафи! Вы начали портить дела мои и докончили их трусостью» [3. С. 72]. Имя Мухаммада-Шафи в отчаянном обращении Шамиля упоминается лишь у Гаджи-Али. Ни один из проанализированных нами источников не приводит подобного обвинения в адрес своих сыновей.
Магомед Гамзаев в книге «Имам Шамиль» акцентирует внимание исключительно на Газимухаммаде, который от имени ближайшего окружения предложил отцу заключить мир со словами: «Предписание Аллаха оказалось таковым. Воевать теперь бесполезно» [4. Гамзаев М., «Имам Шамиль», с. 270].
Ответная реакция Шамиля была более малословной: «Что мне теперь делать – если меня бросили все: и свои и чужие!» [4. С. 270]. Как видно, в этих словах нет критических выпадов в отношении кого-либо из своих сыновей.
Мухаммад-Тахир в своей хронике «Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах» отмечает, что главенствующую роль в склонении имама к сдаче русским сыграл именно Газимухаммад.
Сложно представить, что слова 20-летнего Мухаммада-Шафи могли судьбоносно повлиять на решение его отца. Поэтому этот вопрос можно считать дискуссионным и не до конца решённым. Но это вовсе не значит, что Шамиль не доверял своему сыну и не полагался на него в сложных минутах.
Выше уже упоминалась оборонительная миссия Мухаммада-Шафи в Хоточа. Кроме этого, при отъезде имама в Калугу на Мухаммада-Шафи была возложена важная функция – присматривать за семейством Шамиля в Темирхан-Шуре. На этом заканчивается упоминание Мухаммада-Шафи в пределах Дагестана, с этого периода начинается новый этап в его жизни, ознакомление с реалиями жизни и службы в России.
Спустя некоторое время Мухаммад-Шафи получает одобрение присоединиться к своему отцу в Калуге, куда он отправляется в составе внушительной делегации, состоящей из домочадцев Шамиля. Однако он прибывает в Калугу раньше других, Газимухаммад и другие члены семьи задерживаются в пути.
Руновский, ставший свидетелем долгожданной встречи отца с сыном, придаёт этому моменту эмоциональный накал, сравнивая это с приёмом иноземных послов Иваном Грозным: «Магомет-Шафи, которому, по всему видимому, тоже хотелось кинуться Шамилю на шею, вместо того молча подошёл к нему, поцеловал его руку и в таком же молчании и с опущенными в землю глазами стал по другую сторону двери, ожидая вопросов отца» [5. Руновский А., «Записки о Шамиле», с. 77].
Этот волнительный момент показывает, с каким трепетом и уважением Мухаммад-Шафи относился к своему отцу. Он, сочетавший в себе лучшие качества горцев, ведёт себя предельно скромно, удерживая вполне естественные чувства к отцу. После этой эпохальной встречи Шамиль велит своему сыну совершить молитву-благодарение за благополучный приезд и возможность вновь увидеться с отцом.
Английская писательница Лесли Бланч показывает Мухаммада-Шафи в ином свете. В её понимании он был человеком, привязанным к западным ценностям, и даже молитву, которую Мухаммад-Шафи совершил по повелению отца, она называет для него обременительной.
По её словам, «он хотел, освободившись от обременительной молитвы, поскорее осмотреть так взволновавший его русский дом…» [6. Бланч Л., «Сабли Рая», с. 110]. Руновский не замечает за ним подобных наклонностей и показывает его смиренным не только в быту, но и в богослужебной практике человеком.
Руновский о первой молитве Мухаммада-Шафи в Калуге писал: «Однако, не медля нимало, он зашёл в первую комнату, скинул у порога тёплые сапоги, после чего остался в красных чевяках, потом бросил в угол, выходящий на юго-восток, бурку и, став на неё, начал молиться с таким притом усердием, по крайней мере наружным, с каким не молятся многие из нас в наших благолепных храмах, заключающих в себе так много для обращения к Богу всех промыслов человека» [5. С. 78]
Можно предположить, что Лесли Бланч (не имевшая, в отличие от Руновского, возможности вживую пообщаться с Мухаммадом-Шафи) свои категоричные выводы о нём аргументировала дальнейшим поступлением его на службу царской России.
Видимо, этим можно объяснить её попытку показать Мухаммада-Шафи западником, тщеславным и алчным человеком. К тому же, она считает, что он был не так близок к своему отцу. Скорее всего, речь не о предвзятом отношении к среднему сыну Шамиля, а об элементарных просчётах, допущенных при исследовательской деятельности.
Понравилась статья? Пожалуйста, сделайте репост в соц. сетях,
поделитесь информацией с друзьями!
1. Руновский А., «Записки о Шамиле», Махачкала, 1989 г.
2. Гаджи-Али, «Сказание очевидца о Шамиле», Махачкала, 1990 г.
3. Мухаммед Т., «Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах», пер. с арабского А. Барабанова, Махачкала, 1990 г.
4. Чичагова М., «Шамиль на Кавказе и в России», Санкт-Петербург, 1889 г.
5. Бланч Л., «Сабли Рая», Махачкала, 1991 г.
6. Гамзаев М., «Имам Шамиль», Махачкала, «Тарих», 2013 г.
7. Гамзаев М., «Письма детей имама Шамиля», Махачкала, 2017 г.
8. Доного Х., «По тропам столетий», Махачкала, 2016 г.
9. Доного Х., «Имам Шамиль. Последний путь имама», Махачкала, 2016 г.
10. Хидиров Р., «Эпоха Шамиля», Махачкала, 2009 г.
11. Апакова Л.В., Апакова Л.Я., «Дом Шамиля и его первые владельцы».
12. Гаджиев Б., «Дагестан в историях и легендах».
13. Казиев Ш., «Имам Шамиль».
Мурад Гайдарбеков
