Из Хунзаха родом он –
Доблестный Ахбердилав,
Имя чье, как сабли звон,
Благозвучно для вершин.
На устах молвы оно,
А молвы уста не льстят,
Переправилось давно
Через горные хребты.
И наиба своего,
Есть свидетельства о том,
В битвах, как ни одного,
Неспроста ценил Шамиль.
Помнятся его слова,
Что лихой Ахбердилав
В клетке ребер – сердце льва
Носит с молодых годов.
И сардар, как офицер,
В русском штабе говорил:
«Храбрости подать пример
Может нам Ахбердилав».
Сталь дамасского клинка
Обнажал он под Дарго,
И была его рука
В боевой влита эфес.
Сабельный зажечь сполох
Всякий раз могла в бою
Не пяти, а четырех-
Палая его рука.
Помнят Терек и Моздок
И леса Большой Чечни,
Как – прославленный ездок –
Он мюридов возглавлял.
В схватке над Валериком
Скакуна метнул в намет
Горец с поднятым клинком,
Чтоб поручика сразить.
Путь отчаянный ему
Крупом своего коня,
Сам не зная почему,
Преградил Ахбердилав.
А потом хабар прошел,
Что спасенный офицер
На счету опальным, мол,
Был у белого царя.
И в Хунзахе и в Чечне
Не забыт Ахбердилав.
И о том услышать мне
Довелось от стариков,
Как, у мужества в чести,
Оказалась не в бою
Четырех, а не пяти-
Палою его рука.
* * *
Друга верного имел
Среди всадников Чечни,
Как сулил ему удел,
Удалой Ахбердилав.
Дагестана и Чечни
Два наиба Шамиля,
Побраталися они
Кровью сблизившихся ран.
И чеченец Батако,
Подбоченясь, молвил так:
«На душе моей легко,
Если рядом ты, авар.
Из Шатоя родом я,
Из Хунзаха родом ты,
Нам один Аллах судья,
А второй судья нам – честь».
И с одной они скалы
Разрядили два ружья,
И о том, паря, орлы
Вспоминают до сих пор.
Стремя в стремя – всякий раз
Мчались в бой два кунака
И не опускали глаз,
Видя смерть перед собой.
Не от страха ли бледна,
Мстительно подкралась к ним,
Как из-за скалы, она –
Чтобы в спину поразить?
Но об этом в час другой
Расскажу вам,
а сейчас
Верным должен быть слугой
Я зарока своего
И поведать в должный срок,
По причине смог какой
Я поэму «Четырех-
Палою» назвать «рукой».
* * *
От Шатоя невдали
После боя как-то раз,
Расседлав коней, сошли
Два наиба к роднику.
И на лицах молодых,
По которым пот стекал,
Не остуженный еще,
Отсвет боя пламенел.
А ключи в горах Чечни
Звездно-холодны всегда,
Жажду утолить они
Могут и в полдневный зной.
Жаль – восстанут земляки,
А не то бы Каспий я
Отдал бы за родники
Малой и Большой Чечни.
Насладившись родником,
Два приятеля тотчас
Развалилися рядком
При оружье в головах.
Батако приснился сон
В сладком шелесте травы,
Что свою невесту он
В брачную ведет постель.
А другой наиб во сне,
Приподнявшись из седла,
На взметенном скакуне
Схватку продолжал вести.
Проносился козодой
Над уснувшими в траве.
И, судача,
за водой
Девушек пришла чета.
И была не их вина
(Всех кавказцев чуток сон),
Что немедля ото сна
Пробудились молодцы.
«Здравствуйте! С приездом вас!» –
И зарделись обе вдруг.
Был с одной не в силах глаз
Отвести Ахбердилав.
«Ковш воды подай-ка мне», –
Он красавице сказал.
Выпил ковш, но грудь в огне.
Иль вошел в нее недуг?
Что случилося с тобой,
Магома Ахбердилав?
Сотни раз кидался в бой,
А сейчас как оробел.
Иль не ты сломя башку
По привычке рвался в бой
Первым на лихом скаку
И последним отходил?
И признался Шамилю
Ты однажды, не таясь:
«Дагестан родной люблю
Больше, чем тебя, имам!»
Он, наверно, оттого
Положиться на тебя
Мог, как ни на одного
Из наибов пятерых.
Два кувшина на плечах
Незнакомки унесли,
На кувшинах и в очах
Двух наибов отразив.
Что, хунзахский сокол, ты
Свесил голову на грудь,
Иль девичьей красоты
Был видением сражен?
Голыми руками мог
В скалах барса взять живьем,
Что ж уходит из-под ног
Твердость шага твоего?
Как наиб Хаджи-Мурат,
Родом из Хунзаха ты,
И считал, что газават
Значит больше, чем любовь.
«Что с тобой, Ахбердилав? –
Прошептал вдруг Батако. –
Будто бы пустой рукав,
Не владеешь ты собой».
И сказал он Батако:
«Знаешь сам ты, что всегда
Я бы выбрался легко,
В волчью яму угодив.
Но не выбраться, поверь,
Сколько б лестниц ни нашлось,
Мне из ямочек теперь
На шафрановых щеках.
До чего же хороша
Соплеменница твоя,
Та, что, будто бы спеша,
Первою, простясь, ушла».
Батако, как громом вдруг
Пораженный, онемел.
«Если б знал ты, верный друг,
Как безжалостна судьба!
Я ль тебя похоронил
Или сам я погребен?
Пусть хоть будешь ей немил,
Знай, твой путь не перейду».
Батако кинжалов двух
Слышал лязг в своей груди,
И казалось, свет потух
Под бровями у него.
Но в сомнения свои
Трижды выстрелил наиб,
И от собственной любви,
Застонав, отрекся он.
И взглянул Ахбердилав
На вершину, где Шатой,
Синеву небес вобрав,
Красовался перед ним.
«Батако, ты должен знать,
Кто она и родом чья,
Ибо вряд ли ей под стать
Есть красавицы у вас».
«Все тюльпаны по весне
Ненаглядны на лугу.
Девушки у нас в Чечне
Чаровницы, как одна.
Только в нашей стороне
Нынче мало женихов,
Все мужчины на войне,
Свадьбы некогда справлять».
При винтовке и клинке,
Свистнул Батако коня
И без слов сказал в тоске:
«Счастлив будь, Ахбердилав!
Объявлю невесте я,
Что другую полюбил.
Милосерден Бог: моя
Оборвется жизнь в бою».
* * *
Заалел в горах кизил,
Ликовал Ахбердилав:
Ведь одобрил сам Шамиль
Выбор влюбчивый его.
И невестина родня
Не противилась ничуть.
Дату свадебного дня
Объявил Ахбердилав.
Не скупы хунзахцы.
Им
Тороватость по душе.
И отправили калым
Под охраною в Шатой.
Величавых три козла
Впереди отары шли.
И тянули два вола
Сахарных головок воз.
И своей невесте в дар
Вез лихой Ахбердилав
В честь ее магнитных чар
Драгоценности в ларце.
Пусть на пальце Маликат
Вспыхнет перстень золотой
И червонно зазвенят
Двадцать на чахто монет.
Удостоятся того
Серьги и браслеты пусть,
Чтоб обличья своего
Придала им блеск она.
Ждал Хунзах в кольчуге скал
Дня приезда Маликат.
И под пулями искал
Утешенья Батако.
* * *
До свидания, Шатой!
За невесту помолись:
Маликат, как под фатой,
Отправляется в Хунзах.
Будет свадьба – пир горой,
И прибудет на нее
Приглашенных звездный рой
Дагестана и Чечни.
С Алазани, клич подав,
Пригласили многих дев,
Вспомнив, что Ахбердилав
Там в набеге побывал.
Вот богатый фаэтон,
Из Шатоя путь держа,
Как пушинка, вознесен
Лошадьми на перевал.
При подружках в нем сидит
На подушках Маликат,
Чей божественный сокрыт
Лик ревнивою чадрой.
Улыбается ль она
Или слезы льет?
Ответ
Вам не сможет ни одна
Дать душа со стороны.
Всадники поодаль чуть
Скачут вслед за женихом.
Газыри венчают грудь
Каждого из ездоков.
Вот приметчивый рубеж,
К морю мчится Асайка!
Здесь прошла граница меж
Дагестаном и Чечней.
Орлий клекот все слышней,
И, подав к привалу знак:
«Напоить пора коней!» –
Спешился Ахбердилав.
Думой сладостной объят,
Он проведать поспешил,
Не устала ль Маликат,
Не печалится ль она?
В бурке, будто бы двукрыл,
К фаэтону подойдя:
«Не устала ли? –
спросил
Вкрадчиво Ахбердилав.
Полпути уже, мой свет,
Мы проехали почти».
Не промолвила в ответ
Ни словечка Маликат.
Не его ли в том вина,
Что не хочет разомкнуть
Медом свадебным она
Губ не смазанных еще.
Загрустила ль не к добру
Иль смеется про себя?
Приподнял жених чадру,
Лик невесты был суров.
Озабочен и влюблен,
Чуть дыша, как сам не свой,
Родинки коснулся он
Пальцем на ее щеке.
«Не гневись,
подумал я, –
Может быть, укрыв лицо,
Плачешь ты, любовь моя,
По родному очагу?»
«Знай, очей моих на дне
Не осталось больше слез,
Все их по твоей вине
Выплакать успела я».
И, вздохнув, печально взор
Бросила она туда,
Где гнездился среди гор
Незнакомый ей Хунзах.
Обернулася и взгляд
Бросила она туда,
Где лежал среди громад,
Словно райский сад, Шатой.
Слышит вдруг Ахбердилав:
«Как решился в жены ты,
Дружбу кровную поправ,
Взять невесту Батако?
Может, в вашей стороне
Вероломство – не позор?
Или дружба не в цене
У таких, как ты, мужчин?»
Стал бледнее ковыля
Удалой Ахбердилав:
«Как наибу Шамиля
Говоришь такое ты?
Знай, бесчестен твой упрек,
Саблю десять дней назад
Я с десницею отсек,
Взмывшую над Батако.
Виноват он, что сказать,
О тебе не пожалел,
Нож всадив по рукоять
В горло собственной любви.
И меня ты не кори, –
Простонал Ахбердилав,
Чьи, казалось, газыри
Опустели на груди.
Эй, возница, –
крикнул он, –
Не поедешь дальше ты.
Разверни-ка фаэтон
И гони коней в Шатой!
Стой!
Не все еще сказал
Я невесте Батако. –
И пред ней рванул кинжал
Он из кожаных ножон.
Я пред другом виноват
В том, что родинки твоей
Смел коснуться, Маликат,
На шафрановой щеке».
И кинжалом на руке
Разом палец он отсек,
Прикасавшийся к щеке
Нареченной Батако.
И сдержать чеченка вздох
Не сумела, увидав,
Как вдруг стала четырех-
Палою его рука...
И когда женил Шатой
Батако и Маликат,
Тамадой на свадьбе той
Был лихой Ахбердилав.
Эпилог
Если бы мужчины гор
К дружбе, чести и любви
Относились до сих пор
Как наиб Ахбердилав,
У иных, верней всего,
Как предполагаю я,
На руках ни одного
Пальца не было б теперь…
Эту повесть в вышине,
Посреди святых могил,
Мне поведали в Чечне,
Там, где похоронен был
Магома Ахбердилав.
Народный поэт Дагестана Расул Гамзатов
